Все началось с хихиканья Альдерана. Смех забулькал в его животе, а потом поднялся и вырвался изумленным веселым хохотом. Старик хлопал себя по бедрам и мотал головой. Широкая улыбка сияла в его бороде.
«Великолепно! – Его голос загудел в голове у Гэра. – Поистине великолепно!»
Бесстрастные глаза Айши скользнули по нему, в их синеве можно было утонуть. Все так же строго она сказала:
– Я Айша. Я утверждаю, что ты можешь работать с формой.
Все еще пофыркивая от счастья, Альдеран положил руку Гэру на плечо.
– Так мы согласны? – спросил он.
Мастера переглянулись, и дрожание Песни внутри подсказало Гэру, что они совещаются.
– Согласны, – ответили мастера хором.
И, как один, поднялись, чтобы склонить головы в приветствии. Мерцающее напряжение расширилось, обняло Гэра со всех сторон, словно сам воздух внезапно стал гуще. В глубине его сознания открылась дверь, за которой безбрежное пространство играло яркими цветами. В этих цветах Гэр чувствовал их присутствие, ждущее его разрешения, но не знал, что делать. Альдеран сжал его плечо, словно подсказывая, и семь голосов зазвучали в его мозгу: «Добро пожаловать в орден Вуали, Гэр!»
Они открывались ему один за другим, чтобы он мог распознать палитру их разума, а затем уходили. Айша открылась последней, и ее рисунок остался в его мыслях: белизна льда и синева неба, серые агаты и глубокий пурпур человеческой крови. Она разительно отличалась от Альдерана. Цвета старика оказались на удивление мягкими – янтарь и яшма, бренди и портвейн, и никаких резких линий, как у Айши, но ручей черного и серебряного перечеркивал их, словно шрам.
Когда Альдеран вышел из его сознания, окно в бесконечность закрылось. И только тогда Гэр почувствовал тяжесть своего тела и усталость, которая буквально врезалась в него.
– Выглядишь обессиленным, – сказал Альдеран.
Гэр вытер лицо рукавом. Ему срочно нужно было помыться.
– По крайней мере, в этот раз меня не стошнило.
– Возможно потому, что мастера не слишком сильно тебя гоняли.
– Не сказал бы, что это было не сильно!
– Они могли бы быть куда резче. Вот почему тут был Коран – чтобы убедиться, что от тебя не потребуют больше, чем ты можешь дать.
– Коран – это тот рыжеволосый, который сидел в углу и не сказал ни слова?
Альдеран кивнул.
– Он присутствовал на испытании как арбитр. В свое время ты наверняка с ним увидишься. Он тоже преподает.
– И чему он учит?
– Выставлять защиту и щит.
Они зашагали по двору обратно, к двери раздевалки, у которой Альдеран остановился.
– Ты никогда не говорил мне, что можешь менять форму.
– Ты не спрашивал об этом.
– Ха! – Альдеран покачал головой в притворном раскаянье. – Что ж, думаю, я это заслужил. Ты определенно произвел впечатление на мастеров. Представляю, как Айше не терпится поработать с тобой над изменениями форм.
– Она такого не говорила.
– У вас с ней редкий дар. До сих пор она была единственным оборотнем ордена. Теперь нас благословили вторым.
– И что будет дальше?
– Ты сказал, что хочешь учиться. Мы научим тебя всему, что знаем сами. А потом все будет зависеть только от тебя. – Альдеран положил руку Гэру на плечо. – Тебе всегда рады здесь как одному из нас. Нам важен каждый гаэден, чтобы поддерживать вуаль.
– А могу я немного об этом подумать? Все произошло так быстро… – Гэр замолчал.
– Конечно. Думай, сколько понадобится. – Альдеран с улыбкой развернулся и ушел.
Гэр обернулся к северному выходу, через который удалялись остальные мастера. Айша налегала на костыли, подволакивая ноги при каждом шаге. Гэр ждал, но она не оглянулась.
Кабинет Анселя был довольно маленьким. Там, куда не доходили книжные полки, виднелись деревянные панели обшивки. Над камином висел большой гобелен – напротив тяжелого дубового стола, который отодвинули от окон, освобождая место для мольберта, поставленного так, чтобы на него падало больше света. Сам Ансель, величественный в своем снежно-белом одеянии, восседал в кресле с высокой спинкой, держа на коленях псалтирь. Кресло стояло у окна. Художник возился со складками мантии, придавая им то положение, которое ему понравится.
– Не двигайтесь, милорд настоятель, все идеально. А теперь не могли бы вы чуть приподнять голову?
Даниляр тихо закрыл за собой дверь и спрятал руки в рукава. Он узнал худощавого человека в берете. Тейтер был лучшим портретистом Дременира, но выражение лица настоятеля заставляло задуматься о том, через сколько минут в голову маэстро полетит псалтирь.
– Решились наконец-то попозировать для портрета, милорд? – спросил Даниляр.
Ансель закатил глаза.
– Рано или поздно это должно было случиться, – пробормотал он, заерзав в кресле.
Художник поцокал языком, но продолжил работать над наброском. Его карандаш так и летал над бумагой.
– Брось мне подушку, ладно? У меня задница затекла в этом проклятом кресле.
– Я уже объяснял вам, милорд: подушка нарушит линию вашей мантии, – встрепенулся художник. – Так не пойдет, я же не могу нарисовать вас инвалидом!
– Ха! Не пойдет, да? С каких это пор правда у нас не пойдет? Я старик, Тейтер, вот и рисуй меня таким, каким видишь!
– Милорд?
Ансель махнул книгой.
– Каким видишь, с узловатыми пальцами и всем прочим.
Тейтер сжал губы, но промолчал.
Даниляр наблюдал за тем, как набросок обретает форму. Несколько беглых линий наметили книжные полки и оконный проем, затем более уверенные мазки обозначили кресло и сидящего в нем человека, страдальческий оскал которого на бумаге превратился в благосклонную полуулыбку.